Какими бы довлеющими, неотступными, всепоглощающими ни были стоящие перед нами предельные задачи, в нас всегда есть тоска по чему-то другому. Да, старые задачи важны, от них никуда не деться, но хочется чего-то ещё. Либо вместе со старыми, либо вместо них. Причиной тому необязательно должно быть исчерпание старых задач, их несоответствие новым условиям существования и проч., хотя такое тоже нельзя исключать. Но более правдоподобным кажется, что эта тоска изначально заложена в нашу природу и является во всяком случае не менее древней, чем любая из уже известных задач.Поиск новых предельных задач сам по себе есть сложнейшая задача. Человечество уже две тысячи лет не может найти ни одной. Как и где их искать? Признаки таких задач, или, что то же самое, конечных целей, или, что то же самое, высших ценностей, могут быть прямыми и косвенными. Прямые признаки связаны с содержанием ценности: на ней можно остановиться, с ней можно пребывать вечно и при любых обстоятельствах. Косвенные признаки связаны с внешними проявлениями ценности: она формирует целое мировоззрение со своим движением и исторической традицией, и она отражается в мифологии, то есть та или иная ценность буквально изображается в виде какой-то космической или божественной сущности и зачастую становится предметом культа.

Конечно, косвенные признаки на то и косвенные, что могут указать на задачу не предельную, цель не конечную, ценность не высшую. Лучший пример, как всегда, деньги. Деньги как метафизическая сущность и разнообразные боги богатства присутствуют во многих древних и современных мифологиях. Однако они всё равно остаются не более чем средством, причём даже не универсальным, поскольку за деньги ни при каких обстоятельствах не купишь ни достоинство, ни свободу от зависимостей. Возможно, если какое-нибудь средство является ключом ко всем возможным высшим ценностям, оно и является лучшим кандидатом на то, чтобы самому стать такой ценностью. Примером того могут служить пограничные цели — тотальный мир (отказ от всякой вражды) и победа над врагом. То и другое, при их очевидной противоположности, может быть средством для осуществления любой из целей комплементарного круга. Сами же они потому и являются пограничными, что, если рассматривать их именно как конечные цели, в этот круг не входят именно из-за взаимной несовместимости: либо вы отказываетесь от всякой войны, либо видите весь мир как тотальную войну с абсолютным врагом и стремитесь в ней победить.

Наряду с деньгами, ненасилием (миром, покоем) и победой на войне, которые богато представлены в пантеонах и временами занимают там верхние ниши, есть ещё одна загадочная сущность, известная под именем Премудрости. Подчеркну, что это человеческое свойство осмысляется не просто как добродетель, но именно как самостоятельная сущность, пребывающая где-то там в верхних слоях бытия и обладающая божественной природой, то есть достойная поклонения. Напомню, что таковая под разными именами присутствует практически во всех религиозных системах и порой отождествляется с Творцом мира, а в некоторых случаях ставится ещё выше.

Что же она собой представляет феноменологически?

Это рефлексия. Она может начаться с любой точки, самой бытовой, но за пару отстранений (смотрю на себя, осмысляющего свои бытовые проблемы, потом смотрю на себя смотрящего) стремительно поднимается до предельных обобщений и добирается до собственно высших ценностей. И вот я уже смотрю на себя, жалкого человечишку, который путается в трёх ценностях, кажущихся ему, то есть мне, великими. И всё одно и то же, одно и то же. Я начинаю сомневаться в этих ценностях, хотя они только что были непреложны. А может, мне переоценить все ценности? А может, мне сжечь то, чему я поклонялся, и поклониться тому, что я сжигал? А может, вообще никакие ценности не нужны? А может, сами категории “ценности”, “цели”, “задачи” ложны? Может, надо как-то выйти за пределы всего этого и найти что-то принципиально новое?

Вот мы и видим, что премудрость — это состояние непрерывного выхода за пределы своего положения, за пределы вечных задач, за пределы самого себя. Почти как праджня и праджняпарамита в буддизме.

Можем ли мы представить это состояние как конечную цель, как высшую ценность? Испытаем её на модели телеософического робота, которая хороша тем, что наглядно, без мистического тумана демонстрирует работу высших ценностей. Роботу заданы конечные цели. И мы прибавляем к ним необходимость и возможность подвергать их все критике, сомневаться в них, отказываться от них и пытаться ставить себе новые. Хотя бы иногда действовать вопреки всем заложенным в него целям. Примерно как кнопки в смартфоне, когда они дрожат, если мы готовим их к перестановке или удалению. Впрочем, не уверен, что такую цель можно технически формализовать для полностью автономного робота. Но уверен, что это прибавит роботу живости и сходства с человеком. Это как раз та иррациональность, которой так не хватало. Мудрый робот уже не робот.

Способность выходить за пределы заданных ценностей сама по себе ценна — даже с точки зрения самих этих ценностей. Это экзистенциальная гибкость, которая может служить условием для реализации любой из них, особенно в быстро и радикально меняющихся обстоятельствах. Но она же может оборачиваться и против любой ценности и осуществляться вопреки выживанию, вопреки свободе, вопреки размножению, вопреки удовольствию, вопреки любопытству, вопреки доминированию, вопреки всему. Все другие ценности могут быть подчинены ей. Ты жил, боролся, работал, размножался, познавал, взаимодействовал с другими, стоял прямо, освобождался и наслаждался ради того, чтобы выйти за пределы всего этого. Всё это лишь материал для рефлексии.

Мы пришли к тому, с чего начали. Тоска по новым ценностям, стремление к ним, порыв и прорыв в их сторону — это и есть десятая высшая ценность. На ней можно остановиться, с ней можно пребывать вечно и что бы там ни было. Премудрость выводит за пределы не только наличных задач, но и всех возможных задач.

Вот почему говорят, что вокруг мудреца всё превращается в фарс. Каждая задача рождает напряжение, а мудрость неизменно разряжает его, вдруг делая всякую задачу необязательной и несущественной. “Если у тебя появилась цель, подвергни её осмеянию”. Смеющийся над собой робот уже не робот.