Безаспектное немыслимо, так что даже у ничто есть свои аспекты, в том числе соответствующие высшим ценностям.

Ничто — это отдых, который быстро превращается в пытку.
Ничто — это тайна, в которой всё на виду.
Ничто — это граница твоих возможностей.

Robert Fludd, иллюстрация к Utriusque cosmi maioris scilicet et minoris metaphysica, physica atque technica historia, 1617.
Надпись по краям: Et sic in infinitum

Ничто — это демон, который давит на тебя, требуя поклонения.
Ничто — это то, чему можно помочь, только уничтожив его, то есть заполнив его чем-то.
Ничто — это то, от чего тоже нужно освободиться.

Алексей Парыгин, Созерцание денег, Четыре объекта, 1997

Ничто — это самое чужое, что только может быть.
Ничто — это никто. Низший статус, общение с которым недопустимо.
Ничто — это опасное лекарство, чья доза должна быть минимальна.

Alphonse Allais, Combat de nègres, pendant la nuit, 1882

Ничто — это приглашение к созиданию.
Ничто — это враг.
Ничто — это тот мир, который достигается войной.

Gustave Doré, «Начало истории России теряется во мраке древности»,
иллюстрация к книге Histoire pittoresque, dramatique et caricaturale de la sainte Russie, 1854

Ничто — это чистейшее зеркало.
Ничто — это предел предсказуемости и безнадёжности.
Ничто — это ад отсутствия событий.

Казимир Малевич, Триптих, 1923

Ничто — это то, к чему придёшь ты и всё остальное.

Presentation of the idea of a think tank division dedicated to the search for new meanings in life:
https://www.researchgate.net/publication/364780774_Teleonautics_Society

Потенциальная бесконечность целей позволяет выбирать Бога по-настоящему свободно.

Дать ближнему цель в жизни значит оказать ему наибольшую помощь.

Каждая новая цель — это удар по Ариману, источнику худшего из зол.

Открывать новые цели значит быть высшим законодателем.

Читать далее →

ivanov_petrov задал вопрос, а я ответил. Но задумался, а почему всё же так. Почему невозможно понять, куда идут люди. Ведь они должны к чему-то стремиться, и это стремление должно складываться в какую-то определённую линию поведения. Вот видно: этот человек стремится к власти, идёт по головам, всем жертвует, продаёт друзей, тиранит родных, зарабатывает деньги, заводит связи, делает карьеру, учится власти, постоянно тренируется, готовится, только и говорит что о власти. У него может что-то получаться, что-то не получаться, в том числе и по итогам всего его движения — шёл к власти и пришёл или шёл к власти, но в последний момент всё рухнуло, какая драма — но это всё заметно и даже трудно не заметить. И подобное действительно бывает, однако это крайне редко, единичные случаи.

Дело в том, что подобный ярко выраженный образ жизни — это внутренняя монокультура, которую можно ассоциировать с односторонностью, одномерностью или даже некоторой одержимостью [сверхценными идеями, мономанией и проч.]. Издалека это очень интересно, ярко, лучший предмет для художественного осмысления, центр внимания всех видов искусства, а когда лично сталкиваешься с подобными людьми, нередко возникает ощущение болезненной узколобости, того, что иногда называют фанатизмом, и даже коммуникативной герметичности — к человеку не пробьёшься, до него не достучишься, он весь сосредоточен на одной теме, не видит никого и ничего, кроме предмета своих устремлений.
Читать далее →

Каждое мировоззрение — это, как говорили стоики, искусство жизни. Искусство удовольствия, искусство познания, искусство контроля, искусство деятельной любви, искусство освобождения от страданий, искусство попрания идолов, искусство расширения рода, искусство социальной гармонии, искусство продления жизни, искусство созидания, искусство войны, искусство мира, искусство искусств, искусство скорости, искусство хаоса, искусство погибели.

Большинство из этих искусств вполне совместимы друг с другом. Почему же долгое время они были противопоставлены друг другу до степени взаимоисключения? Чтобы сформироваться в своей неповторимой целостности. Период противопоставления — это период вызревания.

Что было бы, если бы этого не было?

Бла­жен­ство есть бла­го, кото­рое, когда оно достиг­ну­то, не остав­ля­ет желать ниче­го боль­ше­го. Оно то же, что высо­чай­шее бла­го, содер­жа­щее в себе все дру­гие бла­га, кото­рое, если в нём чего-либо недо­ста­ёт, не может быть наи­выс­шим, посколь­ку вне его оста­ет­ся нечто, чего мож­но поже­лать. Оче­вид­но, бла­жен­ство — это совер­шен­ное состо­я­ние, кото­рое явля­ет­ся соеди­не­ни­ем всех благ.

Утешение философией III, 2

Сегодня их уже целых две — «Поход Ивана-дурака за смыслом» и «Библиотека Сарданапала».

Этот текст написан, не чтобы обидеть множество каких-либо жертв чего бы то ни было, а чтобы показать зависимость морального выбора от доминирующей конечной цели и следующих из неё убеждений.

Представьте себе, что на месте стрелочника нацист. “Правильный выбор” для него значит совсем не то же, что для вас [если вы сами, конечно, не нацист].

Но вы можете с негодованием сказать, что быть нацистом — это ненормально, а вы нормальный человек и спрашиваете по нормальному умолчанию, как должен поступить нормальный человек. Подразумевается, что у всех нормальных людей одна и та же нормальная мораль.

Тогда вопрос: гедонизм — это нормально? Если да [а иное будет лукавством], то представим себе на месте стрелочника гедониста. Картинка уже играет другими красками. Что правильно для гедониста? Личное удовольствие. Как поступить гедонисту, чтобы получить максимальное удовольствие? Чтобы вагонетка проехалась по неприятным ему людям, а приятных не задела. Кто для него приятен, а кто нет? Из условий задачи мы этого не знаем. Да он и сам может до последнего момента не знать. Быть может, ему все люди неприятны. Тогда он будет хотеть, чтобы вагонетка задавила как можно больше людей. Быть может, он их и привязал к рельсам. Как мы знаем, гедонизм вполне допускает пытки людей ради собственного удовольствия — с этой точки зрения подобное нормально.

Сами условия дилеммы “вагонетка” нерефлексивно построены на основе христианской морали. Читать далее →

Телеософия, будучи учением о предельных вдохновляющих началах нашей жизни, и сама должна быть таким началом. То есть она не только рассматривает со стороны, что и как нас вдохновляет, но и сама должна вдохновлять. Например, как разные высшие ценности и построенные вокруг них мировоззрения влияют на искусство, порождая различные его формы, так и рефлексия высших ценностей сама по себе должна это делать.

Искусство, в том числе музыка, живопись и архитектура, рассказывает нам истории. Ядром всякой действительно интересной истории является изменение человека как личности. Люди меняются крайне редко, поэтому всегда вызывает массу чувств случай, когда человек прошёл через что-то такое, что его изменило. Если этого ядра нет, нет и истории, которую можно назвать искусством.

Высший тип истории – это когда человек меняется в главном, то есть когда он меняет свою высшую ценность. Такую историю мы и назовём экзистенциальной драмой. В обычной истории герой меняет промежуточную ценность или её предметное воплощение. Не любил – полюбил, любил – разлюбил. Верил в [романитическую] любовь – разочаровался в любви. Как правило, набор тут, увы, довольно ограничен. В высшей истории фигурируют только предельные ценности и соответственно предельные страсти. Был христианином – стал атеистом, был джайном – стал сикхом, был сатанистом – стал саентологом. Не в смысле принадлежности к общине, а в смысле убеждений. Общины и вообще исторические воплощения тех или иных идей могут полностью отсутствовать – даже в виде упоминаний или намёков.

Как показать такое изменение?

Читать далее →

Высшая покорность состоит в том, чтобы принять дарованную тебе свободу. Свобода невыносима, и многие желали бы, чтобы её не было. Прямо сейчас многие хотят, чтобы Вдохновитель принудил их прийти к Нему, лишив всякого выбора. Они расценивают любой выбор как соблазн и зло. Но в этом добровольном стремлении к автоматизму проявляется бунт против Творца, Который желает, чтобы ты выбрал Его сам, в совершенной свободе, ради чего она тебе и дана.

Tintoretto, Creazione degli animali, 1550-1553

Даже ислам, который ассоциируется с безвольной покорностью, признаёт эту свободу, что уж говорить о прочих исторических формах монотеизма. Сам призыв предать себя Богу не имел бы никакого смысла, если бы ты не мог предать себя чему-нибудь ещё. Поэтому Коран многократно говорит: «Если бы Аллах пожелал, то сделал бы вас одной общиной, однако Он разделил вас, чтобы испытать вас тем, что Он даровал вам. Состязайтесь же в добрых делах. Всем вам предстоит вернуться к Аллаху, и Он поведает вам о том, в чём вы расходились во мнениях» (5:48); «Если бы Господь твой восхотел, то все до одного, кто только есть на земле, уверовали бы. А потому и ты принудишь ли этих людей к тому, чтобы они стали верующими?» (10:99); см. тж. 2: 253, 256, 10:108, 36:66–67 и др.

Симург возвращается в гнездо к Залю, миниатюра из манускрипта Шахнаме шаха Тахмаспа, 1530-е
(Симурга можно считать своего рода символом телеонавтики)

Если выражаться современным жаргоном, Бог не хочет быть «душным». Вдохновитель вне свободы перестаёт вдохновлять, то есть Бог перестаёт быть Богом и подменяется чем-то либо кем-то другим. Поэтому Он не только оставляет выбор, но делает его гибким и разнообразным. Не только «чего ты хочешь – на дачу или чтобы тебе оторвали голову». Не только «жизнь и смерть, благословение и проклятие». Всякие условность, однообразие и даже обозримость выбора делают его недействительным. Выбор должен быть если не бесконечным, то во всяком случае неопределённым по своей широте. И таким, чтобы он был необязательно противопоставлен своему Источнику. То есть значительная часть альтернатив может и должна быть своего рода манифестацией Вдохновителя и, по выражению известного кесарийского епископа, приготовлением к Евангелию.

Sawai Chinnawong, Pentecost, 1997