Блаженство есть благо, которое, когда оно достигнуто, не оставляет желать ничего большего. Оно то же, что высочайшее благо, содержащее в себе все другие блага, которое, если в нём чего-либо недостаёт, не может быть наивысшим, поскольку вне его остается нечто, чего можно пожелать. Очевидно, блаженство — это совершенное состояние, которое является соединением всех благ.
Утешение философией III, 2
Сегодня их уже целых две — «Поход Ивана-дурака за смыслом» и «Библиотека Сарданапала».
Иногда вагонетка — это просто вагонетка.
Стрелочник
Этот текст написан, не чтобы обидеть множество каких-либо жертв чего бы то ни было, а чтобы показать зависимость морального выбора от доминирующей конечной цели и следующих из неё убеждений.
Представьте себе, что на месте стрелочника нацист. “Правильный выбор” для него значит совсем не то же, что для вас [если вы сами, конечно, не нацист].
Но вы можете с негодованием сказать, что быть нацистом — это ненормально, а вы нормальный человек и спрашиваете по нормальному умолчанию, как должен поступить нормальный человек. Подразумевается, что у всех нормальных людей одна и та же нормальная мораль.
Тогда вопрос: гедонизм — это нормально? Если да [а иное будет лукавством], то представим себе на месте стрелочника гедониста. Картинка уже играет другими красками. Что правильно для гедониста? Личное удовольствие. Как поступить гедонисту, чтобы получить максимальное удовольствие? Чтобы вагонетка проехалась по неприятным ему людям, а приятных не задела. Кто для него приятен, а кто нет? Из условий задачи мы этого не знаем. Да он и сам может до последнего момента не знать. Быть может, ему все люди неприятны. Тогда он будет хотеть, чтобы вагонетка задавила как можно больше людей. Быть может, он их и привязал к рельсам. Как мы знаем, гедонизм вполне допускает пытки людей ради собственного удовольствия — с этой точки зрения подобное нормально.
Сами условия дилеммы “вагонетка” нерефлексивно построены на основе христианской морали. Читать далее
Телеософия, будучи учением о предельных вдохновляющих началах нашей жизни, и сама должна быть таким началом. То есть она не только рассматривает со стороны, что и как нас вдохновляет, но и сама должна вдохновлять. Например, как разные высшие ценности и построенные вокруг них мировоззрения влияют на искусство, порождая различные его формы, так и рефлексия высших ценностей сама по себе должна это делать.
Искусство, в том числе музыка, живопись и архитектура, рассказывает нам истории. Ядром всякой действительно интересной истории является изменение человека как личности. Люди меняются крайне редко, поэтому всегда вызывает массу чувств случай, когда человек прошёл через что-то такое, что его изменило. Если этого ядра нет, нет и истории, которую можно назвать искусством.
Высший тип истории – это когда человек меняется в главном, то есть когда он меняет свою высшую ценность. Такую историю мы и назовём экзистенциальной драмой. В обычной истории герой меняет промежуточную ценность или её предметное воплощение. Не любил – полюбил, любил – разлюбил. Верил в [романитическую] любовь – разочаровался в любви. Как правило, набор тут, увы, довольно ограничен. В высшей истории фигурируют только предельные ценности и соответственно предельные страсти. Был христианином – стал атеистом, был джайном – стал сикхом, был сатанистом – стал саентологом. Не в смысле принадлежности к общине, а в смысле убеждений. Общины и вообще исторические воплощения тех или иных идей могут полностью отсутствовать – даже в виде упоминаний или намёков.
Как показать такое изменение?
Из всех религий наследия Авраамова иудаизм наиболее склонен к комплементаризму. Казалось бы, тут наибольшая отделённость, но как раз она и способствует «объединению через размежевание». К тому же, сказывается отсутствие централизованного теологического авторитета и связи с государством.
Ещё одной предпосылкой является то обстоятельство, что в центре иудаизма сдвоенная цель.Отождествлены достоинство и благоденствие рода. Для иудаиста попирать идолы и укреплять свой род – одно и то же. Поскольку евреи как род созданы самим Богом, заботиться об этом роде и значит служить единому Богу, а служить единому Богу и значит заботиться о созданном им роде. С точки зрения адиахронной экзистенциальной логики иудаизм есть соединение ислама и язычества. В наши дни языческий элемент даже выделился в отельную религию – ханаанизм. Библейский иудаизм можно считать видом ислама, даже более сильным, так как в иудаизме человека не смущает наследие предков-идолопоклонников. Но этот плюс с точки зрения чистого ислама оборачивается минусом, так как чреват как раз обожествлением родового начала. Укрепление и окончательная фиксация родового начала сформировали послебиблейский [талмудический, или раввинистический] иудаизм, даты последних редакций Талмуда и Корана практически совпадают.
Благодаря длительному и тесному взаимодействию иудаизма с мусульманской культурой в религиозно-философской мысли иудаизма существует мощная традиция аверроизма: от Исаака Альбалага [XIII век] до Иехуды Абарбанеля [XVI век]. Аверроизм с его теорией двух истин – одна из возможных методологических основ комплементаризма.
Благодаря всем вышеназванным факторам иудаист может быть одновременно конфуцианцем, буддистом, суфием и притом оставаться иудаистом. Разумеется, если требования дополнительных систем каким-либо образом вступают в противоречие с требованиями иудаизма, они должны быть адаптированы и скорректированы. Однако на практике даже не возникает такой необходимости.
Большинство датировок сотворения мира, от которых ведётся то или иное традиционное летоисчисление, приходятся на период от 5500 до 2300 года до н.э. Это совпадает со временем возникновения письменности – от тэртерийских табличек до оформления клинописи. Если помнить, что быть значит быть для кого-то, а сотворение есть интродукция чего-то кому-то, то это вполне имеет смысл. Мир как связная последовательность возник для человека вместе с возникновением письменной речи.
Как известно, язык – дом бытия. Для тех, кто не обладает языком, вы существуете будто в тумане, ваше бытие не вполне проявлено, оно как бы мерцает. Вполне существуете вы именно для тех, кто осмысляет вас через язык. Точно так же и вы окликаете из небытия или полубытия тех, кто или что существует для вас. Пока вы это не осмыслили посредством языка, оно для вас существует на уровне доязыковой неопределённости. В языке же оно обретает определённость и полноту бытия. Письменность же есть высшая определённость языка, и особенно потому, что она позволяет фиксировать время в любом его масштабе, формируя память за пределами индивидуальной.
Созидание – это перевод чего-то, неважно чего, из небытия в бытие, независимо от того, ради чего это делается. Созидание присутствует в нашей жизни не только как подчинённая ценность, как созидание ради чего-то другого, но и как высшая ценность, как созидание ради созидания.
Эту ценность мы можем обнаружить шестью способами.
Во-первых, в обыденном языке. Характеристики “созидательный”, “конструктивный”, “продуктивный”, “творческий”, “креативный” являются безусловно положительными для очень многих вещей, от самых распространённых до самых возвышенных.
Во-вторых, в обыденном опыте, особенно детском. Многие из нас переживали эти азарт и самозабвение творчества, строительства или собирания чего-то, когда мы даже не задумывались над тем, какая от этого будет польза и вообще какова будет судьба созданного.
Высшая покорность состоит в том, чтобы принять дарованную тебе свободу. Свобода невыносима, и многие желали бы, чтобы её не было. Прямо сейчас многие хотят, чтобы Вдохновитель принудил их прийти к Нему, лишив всякого выбора. Они расценивают любой выбор как соблазн и зло. Но в этом добровольном стремлении к автоматизму проявляется бунт против Творца, Который желает, чтобы ты выбрал Его сам, в совершенной свободе, ради чего она тебе и дана.
Даже ислам, который ассоциируется с безвольной покорностью, признаёт эту свободу, что уж говорить о прочих исторических формах монотеизма. Сам призыв предать себя Богу не имел бы никакого смысла, если бы ты не мог предать себя чему-нибудь ещё. Поэтому Коран многократно говорит: «Если бы Аллах пожелал, то сделал бы вас одной общиной, однако Он разделил вас, чтобы испытать вас тем, что Он даровал вам. Состязайтесь же в добрых делах. Всем вам предстоит вернуться к Аллаху, и Он поведает вам о том, в чём вы расходились во мнениях» (5:48); «Если бы Господь твой восхотел, то все до одного, кто только есть на земле, уверовали бы. А потому и ты принудишь ли этих людей к тому, чтобы они стали верующими?» (10:99); см. тж. 2: 253, 256, 10:108, 36:66–67 и др.
Если выражаться современным жаргоном, Бог не хочет быть «душным». Вдохновитель вне свободы перестаёт вдохновлять, то есть Бог перестаёт быть Богом и подменяется чем-то либо кем-то другим. Поэтому Он не только оставляет выбор, но делает его гибким и разнообразным. Не только «чего ты хочешь – на дачу или чтобы тебе оторвали голову». Не только «жизнь и смерть, благословение и проклятие». Всякие условность, однообразие и даже обозримость выбора делают его недействительным. Выбор должен быть если не бесконечным, то во всяком случае неопределённым по своей широте. И таким, чтобы он был необязательно противопоставлен своему Источнику. То есть значительная часть альтернатив может и должна быть своего рода манифестацией Вдохновителя и, по выражению известного кесарийского епископа, приготовлением к Евангелию.
Хочу начать новую псевдоигру. Синтез “Мировоззрений”, комплементариума и телеонавтики. Один казус. Роли заранее заданы, и они одинаковые. Казус Разочарованного. Разочарованный и его няньки.
Разочарованный не в силах принять ни одной из существующих высших ценностей и ужасно страдает. Он не в состоянии ничего делать и мечтает о самоубийстве. Няньки, которые всей душой жалеют Разочарованного, должны дать ему какую-то новую ценность. Они, конечно, выступают каждая с позиций своих ценностей, но, во-первых, разочарованный уже в них разочарован, а во-вторых, между няньками конкуренция. Поэтому надо найти новую высшую ценность, которая, однако, будет устраивать большинство нянек. Няньки предлагают варианты и критикуют друг друга. Разочарованный объясняет, почему ему не подходят уже известные ценности, и критикует вновь предлагаемые.
Удовольствие — это обобщение.
Что общего между чувством насыщения и чувством выполненного долга? Мы говорим, что то и то приятные чувства. Но в самой их фактуре нет ничего, что их бы объединяло, они слишком разные. Самим представлением о приятном мы обобщаем самые различные ощущения в связи с реализацией тех или иных ценностей.
Таким образом уже первичные удовольствия связаны с сознанием, это сознание осуществления той или иной ценности. В этом смысле удовольствия зависимы от других ценностей, являются производными от них.